Оппозиция постулируется в докладе форума Юлии Навальный как носитель той самой легитимности, которая будет востребована преемниками Путина после его исчезновения из реальности: должен же он в конце концов куда-то деться, считают авторы документа. (Странно, что Илья Яшин не предложил убрать Путина своей политической волей.) Преемники будут вынуждены налаживать отношения с миром и собственным населением, и тут, дескать, непогрешимые моральные авторитеты из эмиграции смогут «одолжить» свою «безупречную» репутацию новым властям в обмен на допуск к выборам, которые, в свою очередь, будут честными и справедливыми. Так победим.
Смысл этого подхода можно кратко выразить так: борьба за власть как таковая не является необходимой. Для «победы» достаточно договориться с новой властью — или с наиболее адекватной частью правящей элиты.
В условиях авторитарного режима, даже при его кризисе, и с учетом того, что из себя в политическом смысле представляют «российские демократические силы», такое предположение выглядит излишне оптимистично. Переговоры, компромиссы и уж тем более выборы возникают не потому, что элиты «созрели» или устали, а потому что кто-то способен нарушить управляемость и сделать сохранение статус-кво более рискованным, чем его изменение. Давление в политике создается не текстами и не правильными формулировками, а организованной социальной силой.
Организованная сила не может представлять собой замкнутый коллектив из нескольких десятков человек в лучшем случае, занимающихся в основном технической работой, будь то интернет-вещание, юридические вопросы или даже экспертиза конкретных политических шагов.
Это должно быть массовое организованное политическое движение.
Отсюда следует простая, но неприятная истина: без массовой политической организации невозможно даже поставить вопрос о перераспределении власти, не говоря уже о транзите. Массовая организация — не идеологический выбор и не романтический жест, а структурная необходимость. Только она позволяет превратить разрозненное недовольство в коллективного актора, выдвигать требования не в форме просьб, а в форме условий, и делать отказ от диалога для власти опасным. Без этого любые разговоры о выборах остаются абстракцией, а любые планы перехода — упражнением в институциональном дизайне.
Доклад же построен так, будто этой необходимости не существует. Он предполагает, что элиты, ослабленные войной и утратой легитимности, будут рационально заинтересованы в демократическом выходе и сами создадут окно возможностей. Оппозиции в этой схеме отводится роль носителя процедурной легитимности — того, к кому в нужный момент придут, чтобы оформить транзит, восстановить международное признание и придать процессу приличный вид.
Это почти булгаковская логика: сами придут и всё предложат.
Ну не хотят «лидеры оппозиции» создавать массовую организованную поддержку. Сама идея опереться на широкое представительство все эти годы вызывает у них упрямое отторжение.
Вряд ли мы сильно ошибемся, предположив, что в основе этого упорного многолетнего нежелания лежит страх. Страх перед тем, что создание реальной массовой организации разрушит сложившуюся модель оппозиционной политики. Массовая организация неизбежно приведет к кризису управляемости уже внутри самой оппозиции. Она потребует новых структур, дисциплины, подотчётности и, главное, внутренней конкуренции. Она поставит вопрос о компетентности лидеров, об их сменяемости и об ответственности за провалы. В условиях массовой политики невозможно многие годы сохранять лидерский статус без проверки практикой.
В общем, «страшно далеки они от народа»©.
Именно поэтому доклад так последовательно уходит от темы создания собственных политических и силовых ресурсов. Он предлагает не борьбу за власть, а ожидание допуска; не навязывание условий, а участие в их обсуждении; не конфликт, а аккуратное присутствие рядом с ним. Оппозиция в этой модели — полезный, респектабельный и признанный актор, но не опасный.
Не субъект, а сервис.
Отсюда и фетишизация выборов. В докладе они выступают не как инструмент борьбы за власть, а как механизм оформления компромисса, достигнутого без участия организованной массы. Выборы нужны не для смены элит, а для легитимации уже сложившегося расклада. Это логика «системной» оппозиции — с кабинетами, статусом и долей в пироге, но без реальных полномочий. По сути, предлагается занять место обновлённой КПРФ или ЛДПР — только с более благородной риторикой и международным одобрением.
Булгаковская формула «сами придут» здесь не метафора, а политическая стратегия. Она позволяет сохранять статус, публичность и влияние без риска, без внутренних конфликтов и без необходимости отвечать за результат. Но история авторитарных режимов показывает: приходят не к тем, кто ждет, а к тем, кто способен навязывать условия. Приходят не к самым аккуратным, а к самым опасным. И если такой силы нет, то приходят вовсе не для того, чтобы делиться властью, а чтобы использовать легитимность как расходный материал.
В этом смысле доклад остаётся внутренне цельным, но политически пустым. Он предлагает демократию без борьбы, транзит без субъекта и власть без завоевания. Он подробно описывает, какими должны быть правила после перехода, но сознательно избегает ответа на вопрос, кто и за счёт каких ресурсов и сил будет эти правила навязывать. И именно поэтому он воспроизводит старую ошибку российской оппозиции 1990-х- 2000-х — не бороться за власть, а стараться войти в нее. Ошибку, корни которой произрастают не из наивности и не из гуманизма, а из страха выйти из зоны имитационной политики, где можно долго ждать, над еясь, что в какой-то момент действительно сами придут и всё предложат.
