«Нам нужно, чтобы при повышении налога это было не на бумаге, а чтобы это выразилось в реальных доходах бюджета. Ну и я ваш намек понял по поводу того, что будет ли это вечно. Конечно нет. Конечная цель — это снижение налогового бремени в будущем, и правительство исходит из того, что будет вести дело именно к этому. Я на это и тоже рассчитываю»,
— так ответил Путин (часть ответа) на вопрос журналиста из РБК: «Какой финансовый эффект Вы ждёте и планируются ли какие-то послабления после его достижения?»
«Не на бумаге»
«Нам нужно» — существуют некие требовательные «мы», в это множество Путин включает себя, но не включает журналиста РБК (иначе было бы «нам с вами»), а журналист имплицитно представляет множество людей, встревоженных повышением налогов. Путинское «мы» — и не Россия как таковая (иначе было бы пафосное «России нужно»), и не правительство, о котором дальше пойдет речь (иначе он так бы и сказал: правительство). Эти «мы» — круг посвященных, от лица которых Путин, собственно, и выступает; причем в этом круге Путин вполне может быть единственной реальной фигурой, а остальные — фигуры мистические, голоса свыше.
Можно интерпретировать и по-другому: Путин, говоря свое «мы», уверен, что действительно представляет весь народ, а народ готов ему это представительство вручить.
Далее. «Чтобы при повышении налога это было не на бумаге, а чтобы это выразилось в реальных доходах». Следом за сущностью «мы» появляется еще одна сущность — «это». Видно, что «это» — не само повышение налога и одновременно не сами деньги налогоплательщиков; «это» — мистическая эманация, которую удалось зафиксировать на бумаге и которая должна бы подействовать так, чтобы доходы возникли.
Нет, давайте попроще. Путин как бы не сам принял решение повысить налоги — а значит, тут нет его ответственности. Путин тем более не отвечает за воплощение этого решения — так что тем более тут нет его ответственности.
Обратите внимание: вопрос-то был о финансовом эффекте, то есть о количестве рублей в бюджете. Ответ Путина — развернутый, но без конкретных цифр. Ответ не на тот вопрос, который задан.
«Я ваш намек понял»
Так Путин начинает ответ на вторую часть вопроса. Дефиниция из словаря: намек — слово или выражение, в котором мысль высказана неясно, не полностью и может быть понята лишь по догадке.
Менее важное замечание. Путин, используя слово «намек», выдает скрытую обиду: спрашивающий будто бы не уверен в силе Путина, поэтому не говорит прямо, жалеет его, боится его травмировать.
Несколько более важное замечание. В вопросе корреспондента РБК ничего неясного нет: будете уменьшать ставку или нет? И слова «вечно» в вопросе нет, и смысла такого в вопросе даже близко нет, журналист ожидает от Путина четкого ответа о сроках действия повышенного налога.
Но Путину вечность необходима. Вечность — категория опять-таки мистическая, ничто из предметного мира вечным не бывает; разумеется, не вечны и налоги. Путин мало того что обиделся, так еще и переформулировал вопрос, чем лишил его смысла, — и, таким образом, открыл себе смысловое поле для следующего пассажа. Но о нем — ниже, а сейчас — главное замечание: о еще одном реальном содержании этого вопроса и ответа.
То есть о войне.
И тут уже действительно речь пойдет о намеках. Имел ли на самом деле журналист это в виду или нет, я, конечно, не знаю, но структура вопроса примерно такова: НДС повышается для покрытия сверхрасходов, которые Россия вынуждена тянуть, потому что развернула агрессию против Украины. Ясно, что пока война идет, расходы снизить не получится. А когда война закончится, будете снижать налоги? Де-факто вопросов даже два: когда война закончится? и — собираетесь ли вы снижать налоги?
В этом контексте слово «вечно» в устах (извините) Путина приобретает совершенно иное звучание. Вопрос о войне, как ясно из ответа, неразрывно связан у него с вечностью. Видно то самое мистическое противостояние, которое двигает его желаниями и деяниями — особенно последнее время, виден отрыв от действительности.
«Конечно нет», — отвечает он сам себе на вопрос о вечности. Ответ выглядит эдаким успокаивающим заклинанием, попыткой совместить ужас от вечности и ее привлекательность.
И еще один момент. Если вернуться к идее, что Путин уверен, будто представляет весь народ, то перемещение в вечность создает почти клиническую картину массового психоза: возникает жутковатое ощущение онтологической данности: так будет всегда. Отсюда — апокалиптическое мышление, фатализм и невозможность конкретики. Такая картина вообще говоря свойственна фашистским режимам.
«Снижение налогового бремени в будущем»
Итак, Путин находится в мистическом пространстве ужасной и притягательной вечной войны; но в вечности нет времени, поэтому слово «будущее» практически ничего не означает. Поэтому смотрите, в какую синтаксическую форму облек Путин ответ: «Конечная цель — снижение налогового бремени в будущем». Это обещание, в котором нет ни сроков, ни способов исполнения, ни даже субъекта исполнения. Более того, в этом высказывании нет напряжения настоящего, напряжения реальности — чистая фантазия.
Дальше фантазия, если так можно выразиться, усиливается: «правительство исходит из того, что будет вести дело именно к этому». Но ведь это совершенно не то же самое, что сказать: правительство собирается потом, когда-нибудь, уменьшить налоги. Два подряд отстранения: первое — «исходит из того», то есть предполагает, намеревается, надеется; второое — «будет вести дело к этому», то есть не делать, а только двигаться к мистическому «этому».
Но даже и эта фантазийная, многажды отложенная ответственность не лежит на самом Путине: он всего лишь рассчитывает на то, что правительство будет исходить из того, чтобы вести дело.
Или, если по-другому сказать: последним утверждением («Я на это тоже рассчитываю») Путин заверяет, что держит процесс под контролем, находится над исполнителями — только процесса никакого нет и не будет, а исполнители имеют в самом лучшем случае намерение что-то исполнять, но не необходимость и не задачу.
***
Итак, что же в действительности ответил Путин на вопрос журналиста, как долго будет отягощать российский народ и бизнес новое, увеличенное налоговое бремя?
Что его сверхзадача — поддержание конфликтного состояния (войны) максимально долго, вечно, а остальные задачи — побочные.
Конфликт для Путина — естественная форма существования. Пока конфликт длится, Путин и сам понимает, и может легко объяснить, где он (или «мы») и где «враг»; где пролегают границы; хуже того, в конфликте главное — сила, не что-то еще, а значит, возможна очень упрощенная, примитивная трактовка любой ситуации. Проявление силы — агрессия, но ее можно представить в виде таких желанных и настоящих ценностей как принципиальность, прямота, борьба за справедливость и непримиримость ко злу.
Отсутствие же конфликта создает в Путине тревожную, психотическую пустоту: неопределенность, необходимость всерьез договариваться, сомневаться и признавать сложность мира.
Вне конфликта Путин чувствует свою уязвимость, ему это невыносимо. В этой невыносимости мы (обычные) и живем.
