Театральные профессионалы находятся в крайне уязвимом положении, и сопротивляются, используя «партизанские» методы.
Публикация подготовлена медиапроектом «Страна и мир — Sakharov Review» (телеграм проекта — «Страна и мир»)
Замахнуться на Шекспира
Этой весной я читал в «нежелательном» Свободном университете курс лекций по истории и современности российской театральной цензуры. Перед последним семинаром я дал студентам задание — простое для тех, кто хорошо знаком с реалиями современного российского театра. Я попросил их найти юридические основания, по котором сегодня в России могут запретить постановки трех пьес Шекспира: «Ромео и Джульетта», «Кориолан» и «Сон в летнюю ночь».
Студенты отлично справились.
Проще всего с «Кориоланом». Эта пьеса — редкий гость на российских сценах. А после пригожинского мятежа трагедия о генерале Гае Марцие Кориолане, который поссорился с лидерами Римской республики и повел свою армию на Рим, но не взял его и был убит, наверняка будет надолго забыта российской сценой. Статья 20.3.3 КоАП РФ (дискредитация ВС РФ) и статьи 280 и 280.1 Уголовного кодекса (публичные призывы к экстремистской деятельности и призывы к сепаратизму) будут стоять перед глазами любого режиссёра, который задумается, не поставить ли эту историческую трагедию Шекспира.
С «Ромео и Джульеттой» все тоже вполне очевидно. Главная героиня не достигла возраста согласия, в финале — самоубийство, одно из действующих лиц — священник. Так что режиссерам, чтобы их постановка «Ромео и Джульетты» удержалась в репертуаре или просто дошла до премьеры, нужно иметь в виду, как минимум, «Закон о защите детей от вредной информации» (ФЗ № 436), статьи 134 и 135 Уголовного кодекса РФ (возраст сексуального согласия), статьи УК 110 («Доведение до самоубийства»), 110.2 («Организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства»), 151.2 («Вовлечение несовершеннолетнего в совершение действий, представляющих опасность для его жизни»). И, наконец, статью 148 («оскорбление чувств верующих»).
Комедия «Сон в летнюю ночь» — так просто минное поле. Путаница, подмены, подрыв авторитета властей, неопределенность персонажей, которую можно легко интерпретировать как гендерную, и очень много магии и волшебства. Так что тут постановщика и театр подстерегают всё те же 148 статья УК («оскорбление чувств верующих»), Статья 6.21 КоАП РФ («пропаганда нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений, смены пола, отказа от деторождения»), федеральные законы 436 («о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию») и 478 (о запрете ЛГБТ-пропаганды).
Как было бы удобно, если бы все запреты были сведены в какой-то один цензурный комплекс! Или если бы список запрещенных и сомнительных пьес был опубликован. Но последний раз это было публично сделано в 1929 году, когда Главрепертком издал «Репертуарный указатель. Список разрешённых и запрещённых к исполнению на сцене произведений». В указателе открыто говорилось: все пьесы Булгакова запрещены, весь Мольер и весь Лев Толстой разрешены, некоторые произведения Эжена Скриба запрещены, а некоторые — позволены к исполнению.
Но самое страшное в современной российской театральной практике — даже не обилие запретов, которые можно легко, не заметив, нарушить. Особенно неуютно от того, что никакого Главреперткома нет, и неизвестно, откуда придёт беда. В отличие от предыдущих эпох, мы не знаем, кто субъект театральной (да и любой другой) цензуры.
За общественным порядком в сфере культуры следят множество силовых органов, от прокуратуры от Центра «Э». Если все постановки Дмитрия Крымова исчезли с московских сцен в 2022 году по распоряжению московского департамента культуры, то Алтайский краевой театр драмы как будто самостоятельно снял с репертуара спектакль «Два ангела, четыре человека» Виктора Шендеровича, заявив: «Не всем зрителям нравится, что идет пьеса иноагента, жалуются на нас».
Сменой руководства Союза театральных деятелей и захватом национальной театральной премии «Золотая маска» занималась администрация президента. А работу петербургского Малого драматического театра — Театра Европы в мае 2023 года приостановил и вовсе Роспотребнадзор, ссылаясь на нарушение санитарных норм.
Поэтому российские режиссёры и директора театров нервничают и старательно практикуют самоцензуру.
Не баг, а фича
С начала 2000-х годов в России начала формироваться уникальная цензурная система. При сохранении 29 ст. Конституции, которая гарантирует свободу слова и запрет цензуры, было принято огромное количество законов и подзаконных актов, которые де-факто цензуру осуществляют. Одновременно власти опробовали самые разные практики запрета и давления, включая использование провластных квази-НКО (помнит ли кто сегодня погромы в Сахаровском центре, после которых судили не погромщиков, а кураторов выставок «Осторожно, религия» и «Запретное искусство»?) и механизмы экономического давления (дело «Седьмой студии»).
За это время стало понятно, что существуют три опасные темы, работа с которыми чревата разного рода неприятностями. Это
- религия, особенно православие, и темы, чреватые «оскорблением чувств верующих»;
- интепретация и презентация истории, особенно Второй мировой войны и
- гендер, сексуальность, проблематика ЛГБТ+ и феминистские практики.
С началом полномасштабной войны театральная цензура приняла свои нынешние очертания: гибкая, реактивная, не имеющая субъекта и формальных правил, что сильно способствует росту самоцензуры. Четвертой опасной темой стала война против Украины (закон о военных «фейках» и другие). Дело Жени Беркович и Светланы Петрийчук усилило страх театральных профессионалов перед возможными нарушениями невидимых «красных линий». Захват «Золотой маски» стал уничтожением независимых экспертных институтов.
Все это приводит к вполне предсказуемым результатам — предсказуемым сегодня. Но еще 10 лет назад, когда после снятия «Тангейзера» из репертуара Новосибирского оперного театра начался полноценный цензурный поворот, было трудно предположить резкий рост в репертуарах российской и даже советской классики. Бывший любимчик либеральной критики, а ныне страстный пропагандист прекрасной России настоящего и руководитель сразу двух московских театров Константин Богомолов за последние годы дважды поставил лауреата Сталинской премии Виктора Гусева «Слава», — стихотворную драму, образцовый соцреалистический текст о конфликте хорошего с лучшим.
Непрозрачность российской цензурной практики стала настолько очевидной проблемой, что на нее жалуются даже представители власти. В июле экс-министр культуры, бывший председатель ВГТРК и Федерального агентства по культуре и кинематографии, а сейчас спецпредставитель Путина по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой опубликовал в «Российской газете» колонку «Возрождение института цензуры — недешевое удовольствие, требующее тысяч просвещенных слуг государства».
Сетуя на хаос и обилие запретов («Нельзя творить, держа на столе указы Путина и своды законов, включающих, помимо Гражданского, и Уголовный кодекс»), Швыдкой призвал создать цензурное ведомство по аналогии с советским временем. Такое ведомство, цитирую бывшего министра, «сохранит здоровую обстановку в творческой среде».
При всей кажущейся невероятности этой формулировки Швыдкой точно указывает на природу нынешнего положения дел. Человек советской и ельцинской эпох, не вписавшийся в путинское время, Швыдкой прекрасно понимает, почему сервильному художнику сегодня неуютно: не хватает ясности, объявленных правил игры, цензуры, воплощенной в конкретных чиновниках. И понятно, почему ему, бывшему министру начальнику, человеку из прошлого, кажется, что «настоящая» система госконтроля должна обязательно обладать всеми атрибутами централизованного государственного ведомства.
Швыдкой — если только в его июльской колонке была хоть крупица искренности, а не только проверка общественного мнения — не понимает, что современная российская цензура должна быть именно гибкой и неформализованной. Именно такая цензура в сфере искусства (не только театральная) прекрасно выполняет свои политические функции.
Догадайся мол сама
Аналогии с советскими или российскими имперскими практиками, будь они положительными, как у Швыдкого и многих его единомышленников, или отрицательными (часто звучащая в оппозиционных медиа пугалка про «новый 1937-й в искусстве») не будут работать. Чем принципиально отличается сегодняшняя российская цензура от советской или от действовавшей в Российской империи XIX века? Ведь и там существовали идеологемы, которые государство стремилось навязать обществу: уваровская триада «православие, самодержавие, народность» в империи Николая I, а в СССР — строительство коммунизма и воспитание нового человека. Почему при наличии столь же четкого набора «традиционных ценностей» путинскому режиму нужна именно такая непрозрачная цензурная система?
Дело в природе самой власти. И царская, и советская власть опирались на разработанные идеологические системы. Обе системы претендовали на универсальность: Российская империя мыслила себя продолжательницей византийской традиции и хранительницей истинного христианства. СССР строил коммунизм как новую формацию для всего человечества. Обе системы имели положительную программу преобразования реальности и обладали легитимностью в глазах значительной части населения. Царь был помазанником Божьим, советская власть — авангардом рабочего класса.
Эта легитимность позволяла, не таясь, создавать открытые институты цензуры. В Российской империи ими были цензурные уставы 1804 и 1828 годов, V экспедиция Третьего отделения Собственной его Величества канцелярии, закон «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати» 1865 года, Главное управление по делам печати МВД.
В СССР такими институтами стали Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит) и Главный репертуарный комитет (Главрепертком) при Народном комиссариате просвещения, Комитет по делам искусств при Совнаркоме, Министерство культуры, Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров. Цензор был узнаваемой фигурой, воплощением государственной воли.
Путинский режим принципиально иной. Это авторитарная система, не имеющая — по крайней мере, пока — ни разработанной идеологии, ни подлинной легитимности. Режим не преобразует реальность ради светлого будущего, а консервирует существующее положение ради сохранения власти.
Именно поэтому ему нужна не классическая цензура с чиновниками и списками, а диффузная система запретов. Формализованная цензура требует ответственности: если цензор разрешил спектакль, — значит, спектакль соответствует государственной линии. Но путинская власть не собирается брать на себя такую ответственность: она предпочитает перекладывать её на художника. Каждый должен сам догадываться, где проходят «красные линии», сам решать, стоит ли рисковать.
Расплывчатость как метод
Принято считать, что цензура — в первую очередь система запретов. Но запреты — лишь инструменты. Главная задача цензуры в любые времена, в любых обществах и политических системах — нормализация, утверждение в жизни новой нормы. В современной России пока нет государственной идеологии, но ее создание идет. Нормой должны стать «традиционные российские духовно-нравственные и культурно-исторические ценности». Это не абстрактная «духовность» из конца 1990-х, а набор понятий и действий, возведённый в закон путинским указом № 809 от 09 ноября 2022 «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей».
Эти ценности:
жизнь, достоинство, права и свободы человека, патриотизм, гражданственность, служение Отечеству и ответственность за его судьбу, высокие нравственные идеалы, крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным, гуманизм, милосердие, справедливость, коллективизм, взаимопомощь и взаимоуважение, историческая память и преемственность поколений, единство народов России.
Для сохранения и укрепления этих ценностей издаются законы и выделяются бюджеты, именно они стали основанием и главным содержанием российской культурной политики.
Есть даже цифровые показатели, — так сказать, KPI. На «обеспечение продвижения и защиты традиционных российских духовно-нравственных ценностей» в 2030 году должно быть направлено не менее 70% проектов в сфере культуры, искусства и народного творчества, финансируемых государством, а в 2036 году — уже не менее 80%.
После 2022 года появилась и другая, предельно внятно артикулированная цель российской культурной политики: колонизация оккупированных территорий Украины. Об этом говорили и Путин, и министр культуры Ольга Любимова. Но эта колонизация ничуть не противоречит традиционным российским ценностям. Получается, у государства есть концептуально основательная позитивная программа, пусть и расплывчатая в деталях, и оно твердо намерено ее воплотить.
Для этого совершенно не нужно, чтобы все российские театры украсили свои фасады буквой Z и начали ставить спектакли по воспоминаниям участников убийств в Буче и Мариуполе. Хватит и того, чтобы театральные профессионалы перестали высказываться на потенциально субверсивные, «подрывные» темы. А для этого нет ничего лучше запутанной, хитрой и потому весьма эффективной цензурной системы без цензоров и с неясными правилами игры.
Расплывчатость и непредсказуемость запретов создают атмосферу всеобщей подозрительности и страха, которая выгодна режиму. Когда неизвестно, за что именно тебя могут наказать, самоцензура стремится к тотальности. Художник начинает избегать не только реально опасных тем, но и всего, что теоретически может быть истолковано как нарушение. Зона запретного расширяется далеко за пределы действительно важного для власти.
Наконец, отсутствие единого цензурного органа позволяет режиму использовать разные инструменты давления в зависимости от ситуации: прокуратуру, полицию, Роскомнадзор, «активистов», «экспертов», экономические рычаги. Эта множественность агентов создает ощущение, что запрет исходит не от власти, а от самого общества.
Самое уязвимое из искусств
В феврале 2025 года из репертуара новосибирского театра «Красный факел» исчез спектакль «Дело» по пьесе Александра Сухово-Кобылина (постановка Дмитрия Егорова): его сняли с показа по «настоятельной рекомендации» силовиков из-за тематики коррупции и бюрократии. «Дело» шло в «Красном факеле» пять лет. Злая ирония в том, что пьеса Сухово-Кобылина, написанная в 1861 году, была тут же запрещено царской цензурой и для публикации, и для сцены.
Но снятие пьесы из репертуара — редкий прецедент. Главная реакция театров на новую реальность — превентивная самоцензура. Режиссеры и художественные руководители заранее отказываются от потенциально опасных тем и текстов. Из репертуаров российских театров постепенно исчезают современные западные пьесы. Исчезли спектакли, проблематизирующие гендерные роли и сексуальность. Особенно токсичной стала ЛГБТ-тематика после принятия закона о запрете «пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений».
Если в книжном мире издатели начали закрашивать в переизданиях абзацы, где упоминаются однополые отношения, то театры вообще отказались от этой тематики. Таких постановок в российских театрах и раньше было немного, теперь же они стали абсолютно немыслимы. В российских театрах постепенно появляются спектакли, прославляющие войну, которая Россия ведет в Украине. Наконец, до начала полномасштабного вторжения главные фестивали — Чеховский, NET, «Золотая маска», «Балтийский дом» — привозили в Россию все самое важное и интересное из мирового театра. Сейчас это стало невозможным из-за войны.
Театральные профессионалы находятся в более уязвимом положении, чем, например, писатели. Литературный труд можно перенести в эмиграцию, свидетельство тому издательский и книготорговый бум за пределами России. Театр же привязан к конкретному зданию, труппе, зрителю. Режиссер или актер, уехавший из России, за редкими исключениями, теряет свою аудиторию и свой контекст. Именно поэтому страх в театральной среде сильнее, а конформизм глубже.
Этот сезон МХТ имени Чехова открыл спектаклем «Кабала святош» по мотивам одноименной пьесы Михаила Булгакова, написанной специально для мхатовской сцены в 1929 году. Это пьеса о взаимоотношениях художника и власти, которая подвергалась цензуре в советские времена. К премьере МХТ выпустил промо-видео: худрук театра Константин Хабенский и актеры театра демонстрируют вязаные перчатки, в которых не будут слышны аплодисменты, поддерживающие опасные высказывания на злобу дня: «ваши аплодисменты вам не навредят». В аккаунте МХТ в VK ролик был представлен так: «Впервые в истории МХТ представляет инновационное решение для ценителей искусства — специальные перчатки для безопасных аплодисментов. Идите в театр и дайте волю своим чувствам!»
Это великолепный документ эпохи, в котором слились самоирония, конформизм и признание политической реальности, от которой никуда не деться.
