Таких дворов по всему восточному Конго сотни. А таких людей набралось уже сотни тысяч лишь за последние несколько недель. Всего же их по стране уже миллионы.
В тысячах километров от этих африканских трущоб, на границе Таиланда и Камбоджи в Юго-Восточной Азии, похожая картина: колонны машин, забитые домашним скарбом, военные блокпосты, артиллерийские раскаты за спинами беженцев уже другой — азиатской — расы. Триста тысяч человек были изгнаны из своих домов сначала в июле 2025 года — и вот теперь снова в декабре.
Несмотря на огромное расстояние между эпицентрами этих двух крупных гуманитарных бедствий и разный цвет кожи их жертв, есть у этих военных конфликтов кое-что общее. Оба они уже становились объектами миротворческого триумфа Дональда Трампа. Об их полном урегулировании громогласно заявляли на весь мир из Вашингтона.
Поэтому в те дни, когда команда американского президента отчаянно продвигает «свой» сценарий очередного мирного урегулирования в российско-украинской войне, мы решили проверить, как на обстоят дела с некоторыми его уже реализованными миротворческими инициативами в разных частях света — в Африке, на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии. Три разных конфликта, три набора причин, три церемонии подписания мирного урегулирования.
И один неизменно повторяющийся результат…
ДРК–Руанда: договор без главного участника
27 июня 2025 года, Вашингтон. В Овальном кабинете Белого дома собрались министры иностранных дел Демократической Республики Конго Тереза Кайивамба (Кайивамба Вагнер) и Руанды Оливье Ндухунгирехе. Рядом с ними — госсекретарь Марко Рубио, высокопоставленные представители Катара, Франции и Африканского союза. Крепкие рукопожатия под объективами телекамер, подписи под документом. Дональд Трамп произносит речь, полную пафосных штампов: «исторический момент», «одна из самых ужасных войн», «великолепный триумф», «прекрасный день для мира» и т. д.
Соглашение выглядело солидно и убедительно: немедленное прекращение огня, отвод руандийских войск с конголезской территории, разоружение повстанческих группировок, возвращение беженцев, международный механизм соблюдения мира... Американцы не скрывали и прагматической стороны вопросы. Сделка, мол, открывала прямой путь инвестициям США в богатейшие месторождения восточного Конго — золото, медь, литий, кобальт.
Пока в Вашингтоне праздновали наступление долгожданного мира, в провинции Северное Киву просто продолжали стрелять, не обращая никакого внимания на подписанные документы. Боевые действия не прекратились ни на один день. В течение первой недели после подписания трамповского соглашения тяжелые бои вспыхнули сразу в трех провинциях — Итури, Северное Киву и Южное Киву. В зонах, контролируемых повстанцами, погибло не менее ста мирных жителей. 29 июля было объявлено ещё одно прекращение огня. И оно тоже рухнуло спустя считанные дни. В ноябре конголезское правительство подписало отдельный договор непосредственно с повстанческим движением M23. И на следующий же день M23 перешли в новое наступление, захватив дополнительные территории в Южном Киву.
К декабрю 2025 года повстанцы взяли город Увира на границе с Бурунди — стратегический узел, контролирующий доступ к крупному озеру Танганьика. Теперь M23 удерживает обе ключевые провинции востока страны. Только за первые дни декабря из Южного Киву бежало более двухсот тысяч человек. Общее число внутренне перемещённых лиц в ДРК, по оценкам отдельных НКО, уже превысило шесть миллионов — это больше, чем население половины европейских государств.
Почему вашингтонский триумф обернулся гуманитарной катастрофой?
Ответ прост: за столом переговоров не было, собственно, тех, кто воюет. Например, M23 — вооружённая группировка, которая до сих пор ведёт войну на востоке Конго, — вообще не являлась стороной июньского соглашения. Её представители не подписывали никаких документов в Овальном кабинете. Руанда формально отрицает, что поддерживает M23, — хотя эту связь многократно документировали эксперты ООН и западные спецслужбы (ЧВК «Вагнер» Пригожина — пожалуй, наиболее близкая аналогия для россиян). В результате, пока Конго обвиняет в нарушении договора Руанду, а Руанда — Конго, M23 тем временем занимает всё новые города.
Второй явный провал трамповского соглашения — отсутствие механизма принуждения. В документе не было сказано, кто и как будет наказывать нарушителей. Кроме того, в нем не было прописано ни чётких графиков отвода войск, ни мандата международных сил, способных контролировать исполнение документа – хотя в регионе уже давно присутствуют вооружённые миротворцы ООН (миссия MONUSCO). Однако о них никто из американских посредников, похоже, даже не вспомнил. Такое вот «качество» современной американской дипломатии, которая в бытность мою студентом МГИМО в начале 2000-х годов преподавалась нам на соответствующих лекциях как «эталонная».
Наконец, соглашение никак не затронуло и не разрешило пресловутых «первопричин» конфликта. Восточное Конго — это тридцать лет бесконечной войны, помноженные на сложнейшее переплетение этнических противоречий, борьбу за ресурсы и соперничество региональных держав. Там воюют десятки, если не сотни вооружённых группировок, а государство едва контролирует собственную территорию. Поэтому, думаю, никакой африканский осёл, уныло бредущий по разбитым дорогам города Гома, никогда не поручился бы за надежность трамповского перемирия с той же степенью уверенности, с которой это сделал сам американский президент.
Впрочем, серьезным аналитикам и экспертам все было понятно с самого начала. Джервин Найду из Oxford Economics прямо отмечал, что американское соглашение не учитывает структурные причины конфликта и потому не может привести к устойчивому миру. Исследователи из Refugees International обращали внимание, что в соглашении нет действенных мер контроля и ответственности за его нарушения, а следовательно, нет и механизмов его соблюдения. Аналитический центр Just Security подвёл закономерный итог: договор, который Трамп с гордостью продвигал, «никак не изменил траекторию войны». Таким образом, дипломатическая победа Трампа в Конго существует исключительно на бумаге и не имеет никаких шансов воплотиться в реальной жизни.
Газа: стабилизация вместо решения
17 ноября 2025 года произошло событие, которое администрация Трампа дежурно назвала очередной выдающейся победой американского президента. Мол, впервые за долгое время мир консолидировался вокруг американской инициативы по Ближнему Востоку. В этот день Совет Безопасности ООН проголосовал за резолюцию 2803, поддержавшую американский план урегулирования в Газе. 13 голосов «за», двое воздержавшихся — Китай и Россия.
Инициатива Трампа имела громоздкое название: «Комплексный план по прекращению конфликта в Газе», — и предполагала многоэтапное решение. Первая фаза — стабилизация: прекращение огня, обмен заложниками, гуманитарная помощь, восстановление инфраструктуры. Вторая фаза — политическое урегулирование, но, правда, не сразу, а когда-нибудь потом, при выполнении определённых условий.
Согласно этому плану, сектор Газа надо передать под фактический международный контроль при ключевой роли США и Израиля. Для этого создаётся специальный орган, некий «Совет мира». Возглавляет его, разумеется, лично Дональд Трамп. До 2027 года этот орган берет на себя управление, безопасность и реконструкцию разрушенного войной анклава. Все палестинские вооруженные формирования подлежат разоружению. Любая боевая активность подавляется силами не существующей пока еще коалиции — американцами, египтянами и даже специально отобранными (кем и из кого, интересно?) палестинскими полицейскими. Израиль при этом сохраняет «общий контроль безопасности» и покидает Газу лишь тогда, когда сам сочтет угрозу устраненной. План также обещает, что когда-нибудь может быть запущен (но, надо полагать, может и не быть запущен) диалог о «горизонте для палестинской государственности». Но это лишь при условии, если палестинская администрация докажет свою лояльность, эффективность и приверженность миру.
Таким образом, если не обращать внимания на одну мелочь, звучит всё прекрасно. Проблема лишь в том, что эта мелочь — мнение многомиллионного палестинского народа. «Хамас» и большинство палестинских фракций, разумеется, с ходу отвергли вторую фазу плана. Палестинская национальная администрация — официальная власть на Западном берегу — осторожно «приветствовала» усилия по прекращению огня, но ожидаемо не одобрила политическую часть. На голосовании в Совбезе ООН делегация Палестины демонстративно отсутствовала. Ни один реальный представитель палестинцев в мире не согласился на предложенные условия. В результате трамповский план о будущем Газы был «согласован» полностью без учёта мнения тех, кто, собственно, в этой Газе живёт.
Правозащитные организации и эксперты по международному праву предсказуемо забили тревогу. Крупнейшая международная федерация по правам человека FIDH заявила, что резолюция 2803 фактически блокирует перспективы палестинской государственности. Аналитик Carnegie Endowment Забах Хассан попытался сформулировать проблему еще жестче: США, мол, проталкивают новую норму, при которой гуманитарные паузы и предотвращение бойни становятся разменной монетой для навязывания политических условий. А это, по его мнению, сделает мир менее безопасным для слабых народов.
Если мыслить в категориях противопоставления стабилизации урегулированию, то план Трампа очевидно предлагает первое, но при этом откладывает на неопределённый срок второе. Пожалуй, не нужно быть профессиональным ближневосточником для того, чтобы понимать, что конфликт в Газе — не технический. Это не вопрос логистики, который можно решить правильным администрированием. Это сложнейший комплекс проблем исторической памяти, религиозного наследия, прав собственности, национальной идентичности, государственного суверенитета и многих других факторов.
В тоге первая фаза плана — прекращение огня и обмен заложниками — действительно была реализована к концу 2025 года. Но дальше начались проблемы. Страны, обещавшие предоставить военных для международных миротворческих сил, стали отказываться от участия в миссии. Одиозный катарский телеканал Al-Jazeera, например, активно разгоняет сейчас нарратив, что план Трампа не принесет палестинцам мира, а лишь разрежет их родину на части и вгонит в могилу все надежды на палестинский суверенитет. Как гражданин Израиля, я, разумеется, могу бесконечно спорить с этой оценкой. Однако с логикой постановки обозначенной проблемы спорить все-таки трудно: если значительная часть людей воспринимает соглашение не как компромисс, а как поражение и унижение, то, понятное дело, они будут всеми силами искать способ его не соблюдать и отменить. Не сегодня, так через год. Не политическими методами, так другими.
Поэтому любому верблюду, привязанному к пальме на окраине Рафиаха, понятно, что к устойчивому миру такая дипломатическая конструкция тоже никогда не приведет, и новая война в таких условиях — лишь вопрос времени.
Таиланд–Камбоджа: перемирие в обмен на тарифы
24 июля 2025 года на границе Таиланда и Камбоджи начались самые серьезные за более чем десятилетие боевые столкновения. Реактивные системы залпового огня, танки, пехота — события развивались стремительно и неудержимо.
Конфликт разгорелся из-за давнего спора — принадлежности территорий вокруг древних индуистских святынь, прежде всего храмового комплекса Преах Вихеар. Этот спор тянулся десятилетиями, периодически переходя в горячую фазу. Предыдущие серьёзные боестолкновения фиксировались в 2008–2011 годах.
В первые же дни обострени 2025 года погибли десятки военнослужащих и гражданских лиц с обеих сторон. Триста тысяч мирных жителей бежали из приграничных районов под грохот канонады. Реакция Вашингтона последовала незамедлительно. Всего через двое суток после начала боёв Дональд Трамп объявил, что находится на связи с лидерами обеих стран. Он выдвинул жесткий ультиматум: США не станут продвигать никакие торговые сделки ни с Бангкоком, ни с Пномпенем, пока те воюют. Экономический рычаг США поначалу вроде даже сработал. Обе страны сильно зависят от американского рынка, поэтому обе были заинтересованы в продолжении инвестиций и сохранении торговых преференциях.
В итоге 28 июля, то есть через четыре дня после начала боев, стороны формально объявили о прекращении огня. Трамп немедленно записал это в свой актив: мол, Таиланд и Камбоджа приняли его инициативу прекратить конфликт, и торговые переговоры возобновятся им в награду за достигнутый мир. В августе камбоджийский премьер Хун Манет номинировал Трампа на Нобелевскую премию мира. В октябре, на полях саммита в Малайзии, американский лидер добился расширения договорённостей. Стороны согласовали планы разведения войск и обмен военнопленными — 18 камбоджийцев вернулись домой. Казалось, мирный процесс, наконец-то, движется в правильном направлении…
Однако прозорливые эксперты предупреждали, что план Трампа и здесь не сработает. В частности, потому, что эта сделка никак не затрагивала главного предмета спора — вопроса о принадлежности храмов и прилегающей к ним территории. Тысячелетние святыни нельзя купить тарифными льготами. Пока этот конфликт не решен, любое перемирие будет всегда висеть на волоске. И любая провокация способна его разорвать.
Такой провокацией стали инциденты с минами. В ноябре Таиланд объявил о приостановке выполнения мирного плана. Бангкок обвинил камбоджийских военных в тайной установке новых мин вдоль границы — несколько тайских солдат подорвались и получили ранения. Камбоджа, разумеется, всё отрицала. Однако доверие, и без того хрупкое, уже рухнуло. Командование тайской армии всерьёз заговорило о необходимости «ослабить военный потенциал Камбоджи на годы вперёд», по сути, анонсировав возможность превентивного удара.
А 8 декабря война возобновились. Стороны обвинили в нападении друг друг. В ход пошли танки и тяжёлая артиллерия. За первые пять дней новой фазы — с 8 по 12 декабря — погибли не менее 20 человек, более 260 получили ранения. Сотни тысяч жителей приграничья снова оказались на дорогах. Июльское соглашение и октябрьские договорённости — всё обратилось в пыль с первыми же выстрелами возобновившейся войны.
Трамп попытался вмешаться повторно. 12 декабря он позвонил премьер-министрам обеих стран и объявил в социальных сетях, что стороны якобы вновь «согласились прекратить стрельбу и вернуться к исходному мирному соглашению». Однако живая реальность оказалась намного сложнее короткого президентского поста. Тайский премьер Анутин Чарнвиракул подтвердил факт разговора с Трампом — но ни словом не обмолвился о новой договорённости. Журналистам он сказал лишь, что «разговор прошёл хорошо». При этом Анутин уточнил, что просил Трампа надавить на Пномпень: мол, пусть сначала Камбоджа прекратит огонь, отведёт войска и уберёт мины.
Ещё более озадачивающей прозвучала позиция тайского министра иностранных дел. Он прямо заявил в интервью Reuters, что «не следует использовать тарифы, чтобы принуждать Таиланд [к тем или иным решениям — C.K.]». Посыл его заявления считывается довольно ясно: Бангкок не собирается и впредь торговать своими суверенными интересами за американские торговые преференции. В июле экономическое давление сработало, возможно лишь потому, что застало обе стороны врасплох. Теперь же тайские элиты, очевидно, сделали выводы. И теперь уступки под давлением воспринимаются ими уже как унижение.
Показательно и то, чего Трамп не сделал в декабрьском разговоре. По признанию Анутина, американский президент «не стал оказывать давление» и не грозил новыми тарифами. Это ясно свидетельствует о том, что рычаг, сработавший однажды, оказался одноразовым инструментом. Теперь, похоже, даже слонам, лениво ковыряющим хоботами влажную землю в окрестностях Преах Вихеар, стало понятно, что у Трампа «больше нет карт», а значит, Таиланд может продолжать действовать жёстко без оглядки на Вашингтон.
Анатомия мира
Мы рассмотрели три совершенно разных конфликта. На трех разных континентах. С тремя совершенно разными наборами причин и обстоятельств ведения боевых действий. И во всех этим случаях мы видим одну и ту же картину: Трамп триумфально отчитывается о достижении «мирного соглашения» — и война продолжается дальше. Тем не менее, миротворческие усилия американского лидера не совсем бесполезны. Они позволяют нам глубже проанализировать причины провалов его мирных соглашений с тем, чтобы лучше понять, как точно не стоит заключать сделки между противоборствующими сторонами.
Во-первых, любое соглашение работает лишь тогда, когда его подписывают те, кто реально заинтересован в мире и кто физически способен прекратить войну. Если ключевой игрок остаётся за бортом переговоров, договор превращается в «филькину грамоту». В Конго за бортом переговоров осталась M23 — крупная вооружённая сила, контролирующая две провинции. В Газе в том же положении оказался вообще целый народ. Отсюда первый урок: подписывая мирное соглашение, убедитесь, что вы правильно выбрали подписанта.
Во-вторых, прочный мир обеспечивают не мирные договоры, а неотвратимость применения насилия в отношение их нарушителей. Любой договор, который можно не исполнять без последствий, неизбежно будет нарушен. Как мы видим, ни в одном из рассмотренных нами случаев не было создано никакого работающего механизма принуждения нарушителей к миру. В Конго отсутствовали чёткие графики отвода войск, международные силы контроля и санкции за срыв соглашения. В Газе план опирался исключительно на «добрую волю» и заявленную лишь на словах готовность палестинской администрации подчиниться внешнему управлению — без немедленного создания силовых механизмов воздействия на террористов. В Юго-Восточной Азии единственным рычагом стали американские тарифы, но и этот рычаг оказался одноразовым и неэффективным. Использовав его в июле, Вашингтон не смог повторить того же давления всего полгода спустя. Из этого следует второй урок: договор без надлежащего механизма его исполнения имеет не больше юридической силы, чем письмо ребёнка Деду Морозу, положенное в морозилку перед Новым годом.
В-третьих, каждый вооруженный конфликт всегда горит на своем «топливе» — всегда есть глубинная причина, которая поддерживает антагонизм или ненависть сторон в отношении друг к другу. В Конго это борьба за ресурсы, этнические противоречия и региональное соперничество. В Газе — вопросы религиозно-исторической идентичности и государственности. В Юго-Восточной Азии — территориальный спор с мощной идеологической и символической нагрузкой. Ни в одном из этих случаев Трамп даже не попытался ни устранить, ни редуцировать «первопричины» конфликтов. Поэтому третий урок: сколько договоров не подписывай, если осталось, чему гореть, оно продолжит гореть.
Если внимательнее присмотреться к действиям Трампа, не оставляет ощущения, что он заключает свои сделки, как будто в обратной последовательности. Сперва он широко и помпезно празднует достижение мирного соглашения, разбрасываясь громкими красивыми заявлениями. Затем пытается подписать хоть что-то отдалённо похожее на то, о чём он уже рассказал. И лишь после того, когда кто-то подписал его «мирный план», он начинает заниматься собственно вопросами урегулирования.
Как же в идеале должно выглядеть «мирное соглашение здорового человека»? Индуктивный анализ дипломатических провалов Трампа 2025 года позволяет выделить по крайней несколько ключевых групп вопросов, без внятных ответов на которые разработку мирных инициатив лучше не начинать.
- Кто сидит за столом переговоров? Подписали ли соглашение те, кто реально воюет или контролирует воюющих? Если ключевой игрок отсутствует, то неважно, насколько торжественной была церемония и насколько историческим — момент подписания.
- Кого оставили за бортом? Есть ли силы, способные сорвать соглашение, но не связанные его условиями? Если да — они точно его сорвут.
- Что считать нарушением договора? Прописаны ли в соглашении чёткие критерии: какие действия являются нарушением, а какие — нет? Если формулировки размыты, каждая сторона будет трактовать их в свою пользу. А это верный признак скорого краха.
- Какова цена срыва соглашения? Что произойдёт с теми, кто нарушит договор? Насколько серьёзные проблемы у них возникнут?
- Кто гарант и кто контролёр? Есть ли внешняя сила, заинтересованная в соблюдении соглашения и способная его обеспечить? Или всё держится лишь на честном слове посредника?
- Решено ли хоть что-то по существу? Затрагивает ли соглашение коренную причину конфликта? Или оно просто фиксирует паузу в текущих боевых действиях?
- Согласны ли с соглашением люди «на земле»? Воспринимает ли население с обеих сторон соглашение как приемлемый компромисс? Ведь если кто-то не принял достигнутого мира — он продолжит искать способ его сорвать.
- Что произойдёт с договором через месяц? Полгода? Год? Есть ли в соглашении график его выполнения, конкретная «дорожная карта» — с датами, действиями, измеримыми результатами и т. д.?
Если на какие-то из вышеперечисленных вопросов нет ясных ответов — перед вами не мир. В лучшем случае это просто перенос войны на другой срок.
Вокруг Украины сейчас ведется масса разговоров о «быстром мире». Множество копий ломается над разными планами из разного количества пунктов. И о каждом из них дипломаты по всему миру задаются вопросом: будет ли это работать после подписания?
Сам Трамп уже давно ответил на этот вопрос своими же миротворческими усилиями. Стоит лишь внимательнее «изучить матчасть» — и все сразу станет на свои места.
